В пять часов вечера поселок погружен в темноту, под ногами чавкает грязь, свет только в трехэтажном здании милиции, и узел связи в тусклых огнях. Холодно, пустые прилавки, пачка "Знамени труда" по 35 копеек(от АДМИН : сечас 85 копеек) , две стопки новогодних открыток. На одной из них надпись: "Пусть счастье входит в каждый дом, пусть все вокруг горит огнем". Возле телеграфа настойчивое тарахтенье - включают свой дизель- генератор. В дизельной тоже сноп света, топчутся, выходят дожевывая, закуривают, что-то вроде клуба по интересу, интерес у всех известный.

Захожу, прячут стаканы, представляюсь. Дежурный дизелист насторожился, мой интерес ему не совсем понятен.

- Свет даем УПЭ, АТС, телефон, телеграф. - Рисует кружочек с рожками. - Всю связь с миром питаем. У новой установки расход семнадцать литров в час, а эта жрет восемнадцать-девятнадцать. Солярка у нас шестьдесят копеек(от АДМИН : сейчас -2,80грн), дороже, чем у вас в Одессе.

- Почему свет так надолго вырубают?

Он, наконец, догадывается, что я выведываю.

- Потому что наши рэсовцы - алкоголики, забывают вовремя включить рубильники. - Медлит, потом выпаливает: Пишите одного рэсовца - Вишневский.

*** СТАКАН ВИНА К СТАРОСТИ

Дом милосердия разместился в помещении детского садика. На стене гобелен, яркий, забавный мир детства, воздушные шары-монгольфьеры, вертолет. Все здесь: замок, поезд в тоннель вползает, верблюд, озорной городок на холмах, чем-то похож на Тарутино. В горнице прибрано, светло, натоплено. Импортный телевизор накрыт кружевной салфеткой. Пятого декабря Дом милосердия отметил свою годовщину, приезжало телевидение, пресса была, я здесь не первый.

- Если бы совхозы не помогали, мы бы не выжили, - говорит заведующая Татьяна Ивановна Епури. - Райпотребсоюз завез компоты, тушенку. Вы запишите тех, кто не забывает стариков: КСП "Авангард", сырзавод, фермерское предприятие "Рада", колбасный цех "Яровое"...

Приводят бабушек, одна подсаживается поближе, чтобы слышать. Знакомимся.

" - Акулина Петровна Гросул, баба Киля, 1914 года рождения.

- Отец ходил чабаном, - рассказывает баба Киля, - и в Париже, и в Арцизе. Отец умер, я стала сирота. Потом отчим умер. Детей было одно, и как умер, больше не было. Один сын неродный, по мужу. Когда служил, был хороший, я ему в Германию бандероли слала. А сейчас как напьется, он как мумий. Невестка со мной хорошая, а он как зверь. В чем дело - не знаю. Ночная кукушка перекуковала дневную, так говорят. Внучка приглашает пожить у них, а на том краю села нема пожилых людей. Что я там буду делать?

- Расскажите, какие санитарки, - просит заведующая.

- Медсестра у нас Лилия Васильевна. Чего она нас бросила?

- Она не бросила вас, - повторяет, видимо, не в первый раз заведующая. - Она в отпуск ушла.

- А как баба Киля поет!

- Некоторые против меня, - кокетничает баба Киля, - говорят, подумаешь, София Ротару. - Я вся вырезанная, грудь вырезали, сердце болыть, зубов нет, глаза теряю, а если б гармошка заграла, станцевала бы.

- Сколько вы здесь? - спрашиваю.

- Я вроде уже и родилась здесь. Мария, спой песню, чтоб с ног упасты.

- Это Мария Ивановна Велева, - знакомит заведующая.

- Сама не знаю, с какого года, - говорит Велева.

- С девятьсот двенадцатого, - подсказывают.

- Как кормят?

- Сегодня каша, завтра каша... Каша как раз по наших зубах. Кавуны, ох хорошие давали кавуны!

Всю войну Велева ездила с мужем на паровозе, белье сушили в тендере. Когда муж пропал без вести, другие машинисты сватались.

- Муж хороший был, - вспоминает. - Обоймет и спрашивает: "Что ты сердисся?" Чем-нибудь обязательно подпечет.

За каждой судьбой жизнь, утраты, всего здесь тридцать семь судеб, самой пожилой - Анне Андреевне Даломаджи - 92 года.

В спальнях прибрано, иконки, привезенные из дома, телевизоры. За перегородкой скандалят.

- Всякие у нас есть, - признается Татьяна Ивановна. - Иной раз денег просят, я даю из своих. Дашь пятьдесят копеек, пойдут вина выпьют.

- Вы отсюда родом? - спрашиваю у Татьяны Ивановны.

- Мы из Белой Церкви переехали, муж там служил. А вообще поколение сорокалетних возвращается.

- А молодежь бежит?

- Куда сейчас бежать. В городе они слоняются и здесь невостребованные.

Она звонит в лесничество, заказывает елку для бабушек. В кабинете гора обуви для малоимущих детей, недавно завезли. Она смотрит на часы.

- Что-то свет не включают...

Может, Вишневский снова маху дал?

* ЕЛОЧКИ-СОСЕНОЧКИ

Лесничество в черте поселка на возвышенности, вокруг туи послушно растут. Помещение просторное, на столе горка семян, в углу сосенка, видимо, приготовленная для бабушек. Через щель в заслонке виден рубиновый накал печи, к заслонке прислонен невиданных размеров секатор, тепло, основательно.

Чем они топят? Углем в лесничестве стыдно топить.

- Дровами топите? - спрашиваю осторожно.

- Приходится, - отвечает начальник лесничества Дмитрий Дмитриевич Киосе, - газ отключили.

Газета "Лесник" в простенке, одна полоса - "Обязанности и права лесников", другая - "Льготы и преимущества", постановления "Одессалес". Не знал, что живу в лесном краю.

- Мы теперь больше земледелием занимаемся. Надо же на что-то жить. Хороший, сильный сенокос в Бородино, - рассказывает Киосе. - Если не хватает пашен, берем в аренду. В этом году убрали 16 тонн пшеницы, 10 ячменя, 10 подсолнечника. Но вот непонятно, кто мы: бюджетники или хозрасчетники? Продукцию выращиваем сами, а реализовывать ее должны по фиксированным ценам. С голоду не помрем, но нам тоже хочется и шоколадку ребенку купить, и бутылку пива выпить.

Зарплату не платят с апреля.

- Елку можно купить? - покупатель в форме таможенника стучит в окно.

Выхожу во двор. Рабочий в телогрейке поправляет забор, от рабочего пахнет хвоей.

- А в Петросталь не завезли сосны? - спрашиваю.

- Как туда завезешь? Они выйдут из положения.

Вот так, выйдут из положения, будут топать в Высочанку или через государственную границу, в Молдову ближе.

* УДАЛЯТЬ ЗУБ - ЗА ГРАНИЦУ

- Автобус в Петросталь в час, - сказали в редакции районной газеты "Знамя труда". - Они там не в самом худшем положении: Килийское винзаводо-управление построило в Петростали винзавод, лучшей бригаде Ламбова подарили трактор МТЗ-80. Раньше петросталевцы возили виноградный сок в Тарутино. Пока по нашим балкам машины проедут, половина сока из "лодок" расплещется. Теперь делают полуфабрикат. Директор в Петростали толковый, Кара Георгий Дмитриевич, он все расскажет...

Лодки - это такие металлические кузова, в которых возят виноград или сок-сырец.

Пассажиры в автобусе-пазике говорили о делах житейских.

- У них в Бессарабке зубы не пломбируют, только рвут, - невнятно говорит женщина, возле рта платочек, ездила в сопредельное государство удалять нерв. Ей предложили сесть, она отказалась, когда стоишь, болит меньше.

На украинской таможне молоденький лейтенант, проверяет тщательно документы, листает паспорта, у кого они есть. У многих справки, паспорта сданы на замену.

- Вы поймите, для меня это просто бумажка, - объясняет пограничник. - Вы бы хоть фотографию приклеили. Имейте в виду, пропускаю в последний раз.

Через двести метров молдавская таможня "VAMA", ярко раскрашенный контейнер, возле которого ведутся сварочные работы, кажется, воду проводят. Полицейский разворачивает мое командировочное удостоверение.

- О чем пишете?

- О том, как люди выживают.

В Бессарабской подсаживаются еще петросталевцы, кто с поезда, кто на работу ездит в Молдову. Разговоры больше о рынке, он рядом со станцией. Переводят в уме цены с лей на гривни, продукты в Молдове дешевле.

На выезде из Бессарабской последний контроль, молдавский таможенник просит открыть сумки, ищут продукты. За палку колбасы - пошлина. Тридцать долларов за пересечение границы у меня не потребовали потому, что имелось командировочное удостоверение. Мои попутчики тоже проехали бесплатно - все были местные, из Петростали и Бессарабской. Остальным бы пришлось раскошелиться.

Заснеженные поля, проталины в речушке, на переезде пазик притормозил. Небольшой участок молдавской железной дороги, всего километров в пятнадцать, проходит по территории Украины. Жители блокадной Петростали пригрозили разобрать железку, если власти Молдовы будут чинить препятствия на границе.

- Я рассказывать ничего не буду, - директор ОАО "Петросталь" Кара категоричен. - Все плохо. Я вот, чтобы в район съездить, одолжил бензина у четырех частников. Разве такое допустимо?.. К нам уже приезжали с Донецкого телевидения. У меня взяли интервью, а потом говорят: "С вас семьсот гривень" ( от АДМИН : это ЧИСТО по ДОНЕЦКИ)

Спускаемся с холма мимо виноградников, дорожка выстелена бетонными столбиками с тех же виноградников. Быстро сгущаются сумерки, огни только на переезде молдавской железной дороги. Когда наступаешь на столбики, чавкает грязь.

- В городе асфальт в четыре слоя кладут, - бросает с горечью директор, - а у нас хоть какую-то дорогу провести...

Открывает калитку, заходим в длинный дом, тепло, убрано, порядок, волнистые попугайчики в клетке.

- Это мой учитель, - представляет Кара. - Здесь переночуете, они все расскажут.

- Антон Николаевич, сын болгарского народа, - представляется хозяин.

В доме живут три поколения Гайдаржи. Антон Николаевич рассказывает, как пришел из армии, как получил новенький ДТ-54, с тех пор с техникой неразлучен. Он кавалер ордена Трудовой Славы третьей степени, воспитал 74 механизаторов, прицепщиков не считал.

Когда уходил на пенсию, ему подарили тракторную раму и кабину. Собрал трактор. Когда на полях не хватает техники, зовут его. Трактор пока не подводил.

Самым благодарным временем в своей трудовой жизни считает переход на хозрасчет.

- Кара первый перешел на хозрасчет, - рассказывает Алексей, сын Антона Николаевича. - Мы знали, за что работали, знали работу за неделю вперед. КТУ действовал, кто работает - получит, кто не работает - подождет.

- Кара давно в директорах?

- Года три. Он не хотел быть директором, мы его попросили. Он настоящий хозяин, грамотный специалист, сельхозакадемию кончал. Ему землю дай и все. Он летом только босиком ходит, мы его назвали "Босый". У нас был первым секретарем райкома Гусь, фамилия такая. Гусь приехал на поле, смотрит на Кару и спрашивает: "А где ваш начальник отряда?" Кара-то босиком, подошел, говорит: "Я начальник". Он много для совхоза сделал, балку дамбой перекрыли, ставок заполнили водой, поля поливали.

В шестнадцать часов свет выключили, включили в восемнадцать. В девятнадцать снова стало темно.

- Теперь в десять часов включат, точно в десять, не раньше.

Идет показывать домашнее хозяйство. В колодце у Гайдаржи самая сладкая вода, все село берет здесь воду для холодца. На столе пышный букет из всевозможных цветов буджакской степи, среди соцветий перо подстреленного Алексеем фазана. Каждый стебелек, каждый засохший бутончик покрыт лаком. Букет помещен в высушенную тыкву, на тыкве веночек.

- Как штефан-челмаре, - говорит Алексей. - Он на гербе Молдовы.

Вспоминает, как в засуху, она здесь не редкость, ездили в Полтавскую область заготовлять сено, чтобы спасти совхозное стадо, как искали на станции Гоголевка пустые вагоны. Стадо спасли.

- Сено скирдовали, - вспоминает уже другой благополучный год Алексей. - Вилы в руках, ветер в лицо - и вперед! Раньше за каждую тысячу тонн премию давали, деньги привозили прямо на поле.

Их бригаду называют музыкальной: Иван Балтажи играет на дудочке, сам Алексей - на ударных, он и поет, Иван Папуров - бас-гитара, Иван Каламанов, он же директор Дома культуры, играет на баяне. Об их ансамбле "Лозинка" мне говорили еще в Тарутино, "Лозинку" в районе любят, приглашают на праздники, на свадьбы.

Им ничего не доставалось просто так. Килийское винзаводоуправление пока дало оборудование только для одной линии строящегося винзавода. Всего в хозяйстве четыреста гектаров виноградников. Под выкорчевку в прошлом году пошли три поля: сохнут "жемчуг", "совиньон", "алиготе". Высадили молодую лозу, но в декабре ударили ранние морозы. Очень переживают, но размеры потерь узнают только весной.

Осенью получили хороший урожай кукурузы - думали, заработают, с долгами рассчитаются, - но государство настолько занизило закупочные цены, что сдавать ее бессмысленно, кукуруза гниет на токах. И с животноводством не так все благополучно, как успели растрезвонить в районе, партнеров пока нашли, но производительность низкая.

В дом приходят и уходят люди пообщаться, выпить стакан вина. Заглянул Иван Каламанов, директор Дома культуры, дал мальчику ключи, послал за клавишными, скоро должны включить свет. Приглашают прогуляться в Молдавию: две крайние хаты села находятся в сопредельном государстве.

- Там погранпостов нет? - спрашиваю.

- Какие посты? Там наши родственники живут.

Вылазку Шеремета обещаю повторить в следующий раз.

Кто-то напевает. Переводят мне: "Пу ина чеша вина и закуски не дават". - "По одной чаше вина и закуски не дают". В песне какая-то горечь, как и в их жизни.

Свет включили ровно в десять, но снова выключили. Оказалось, с проб-ками что-то.

- Терпение наше на исходе, - говорит Иван, он жестче Алексея. - Мы тоже люди, общество без нас не живет. Ты думаешь, я верю, что ты нам поможешь?

Обложили их налогами, на комиссии по выбиванию налогов нужно успевать в район, бензин брать в долг, жить в долг, что-то продразверсточное в этих мероприятиях. Происходящее похоже на бездарно проведенную военную операцию: военачальники менялись, кого- то разжаловали, кто-то спасовал, другой проворовался и сам бежал. Двадцать девять хозяйств сдались, они в убытке, а это благодаря упорству выбранного односельчанами Кары, смекалке, используя особенности своей местности, из-за отшибности, как это ни парадоксально, выстояло в блокаде, вышло из окружения. Ему не помогали, с него, выжившего, требуют. В награду за то, что по миру не пошли, плати налоги, зерно за бесценок сдавай.

Не они просителями у государства, а государство в роли иждивенца. Была б у них дорожная техника, скреперы, грейдеры, они б и дорогу положили, платную, захотело начальство к ним приехать - плати. Тошно директору, больно.

Из-за частых выключений электричества в селе разбило мельницу, жернова не выдержали. Сколько еще могут выдерживать эти трудолюбивые люди?

На контрольном пункте вежливый лейтенант снова пропустил женщину без паспорта из Петростали, по справке без фотографии. Вид у него был усталый.

* "СФОТОГРАФИРУЙТЕ, КАК Я КУРЮ"

Есть ли счастливые в Тарутино? Видел. Удостоверяю счастье снимком. На нем старший сын безработного Гайдаржи Саша с младшим - Костиком. Всего в семье пятеро детей. Мыкались Николай и Зинаида Гайдаржи по чужим углам, но осели в Тарутино.

Утонул в ставке первенец Виталик, играл с водяным пистолетом, пацаны отняли игрушку, а его утопили. История немыслимая, дикая, такая дремучая жуть случается чаще в глубинке.

Тельную корову сбил "КамАЗ". Лошадь украли, ее нашли мертвой, она объелась камыша, лопнул живот.

Строились долго, Зина по дороге с работы собирала камни на дом, как ласточка. Обвалилась стена, поправили. Бревна для стропил рубили втихаря в лесопосадке, она в десятках метров. Домик их на горе, как на волне. Тарутино внизу по обе стороны. В комнатах чисто, побелено, на стене фотографии, погибший Виталик...

Единственная книжка, которая попалась на глаза, "Tract Cociety Pensilvania" "Секрет семейного счастья".

Осенью всей семьей собирали виноград в "Петростали", кукурузу в "Ударном". Купили бензопилу, мотоцикл, Гале "варенки", Саше кроссовки.

- Снимите, чтоб белье было видно, - попросила Галя. - Быстрее гуманитарку дадут.

- Сфотографируйте, как я курю, - попросил Саша, он уходит в армию.

По УТ-1 повторяли программу передач на неделю. "Огней так много золотых на улицах Саратова". Порцию ностальгии обещали в четверг в 20.30. В это время в Петростали выключают свет.

-----------------------------------------------------------------------------
( по материалам журналиста Владимира КАТКЕВИЧА )
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА "СЛОВО" N 3(270) за 16января, 1998 год

Бессарабские немцы.
--------------------------------
*** «По соглашению между СССР и Германией от 5.09.40 г. около 80 тыс. этнических немцев из причерноморских районов Бессарабии переселены в рейх».
(Краткая энциклопедия второй мировой войны, Херршинг, 1977 г.)

По Чехову, русский человек не может без того, чтобы не сунуть в рот что-нибудь «этакое необыкновенное» или же не поглазеть, разинув рот, на какую-нибудь заграничную диковинку. Так случилось и со мной прошлым летом в Германии. В Вуппертале мне жутко захотелось прокатиться на знаменитой «швебебан» (подвесной дороге). Паришь себе целых 13 с лишком километров в бесшумном опрятном вагончике, пропахшем кофе и духами, над долиной Вуппера и, слегка покачиваясь, балдеешь от великолепия лесистых крутолобых холмов Вестфалии. Опьяненный впечатлениями, спотыкаюсь на выходе о какой-то выступ, и подошва на правой туфле еще сравнительно новой пары обнажает носок не первой свежести. Приходится срочно секвестировать дальнейшую программу дня и возвращаться в гостиницу за сменной обувью.

По дороге к постоялому двору в Швельме замечаем на пригорке одинокий дом с вывеской сапожной мастерской. Но хозяин мастерской и ее единственный работник поначалу не вызывают у нас доверия по причине его более чем преклонного возраста. Не вводят в заблуждение даже такие современные «прибамбасы», как трубка сотового телефона в нагрудном кармане его темного халата и образцовый порядок на рабочем месте старого шумахера (сапожника). Его натужные движения, свидетельствующие о серьезном нарушении координации, мириады полопавшихся сосудов на щеках лучше всяких документов говорят о том, что сапожник наш — как минимум, ровесник подвесной дороги, где несчастный случай с моей подметкой был, наверняка, первым и, пожалуй, единственным происшествием за ее вековую историю. Ошиблись мы ненамного. Мастеру шел 96-й год. Сначала даже одолевали сомнения, в состоянии ли он вообще что-нибудь починить.

Свои опасения начинаем в присутствии сапожника обсуждать между собой по-русски. И вдруг хозяин мастерской, немного подумав, выдает нам реплику на нашем родном языке без малейшего акцента. На наших лицах выражение «задумчивой гири». Строим догадки: был в русском плену, восстанавливал после войны наши города и всякое прочее. И не угадали.

* Йоганн Федеренко, - так зовут нашего собеседника, родился и вырос в Тарутино, в Бессарабии, и там же прожил почти треть своей
долгой жизни. Осенью 1940 года, когда в Бессарабию пришли Советы, он вместе с сестрой Лолой и малолетними детьми решил уехать «хайм инс райх», домой в тогда уже гитлеровскую Германию. Семья их раскололась, не все поддержали эмигрантские настроения: мать, три его брата и две сестры не захотели срываться в неизвестность с насиженных и привычных мест, чтобы в родной по крови и духу, но в чужой по нравам и обычаям стране разделить участь второсортных «трофейных немцев». Йоганн и Лола уехали. Вместе они наплодили фюреру и фатерлянду 14 душ детей. Оставшиеся в Бессара-бии потом горько раскаивались в своем патриотизме и пережили столько, что и на сотню человеческих жизней хватит.

Поговаривают, будто бессарабские, как и прибалтийские, немцы,переселив-шиеся перед самой войной в Германию, вскоре составили костяк «пятой колонны» и диверсионных отрядов германского вермахта и способствовали стремительному продвижению немецких войск на первоначальном этапе войны. Есть тому и архивные документальное доказательства. Прекрасно ориентируясь на знакомой для них местности, зная язык, местные нравы и обычаи, они, естественно, были незаменимым подспорьем для оккупантов при совершении диверсионных вылазок в тылы с целью разрушения коммуникаций, линий связи, организации саботажа при вывозе материальных средств и их уничтожении, при захвате мостов через водные преграды; они же сеяли панику среди местного населения.

Но война — это хаос, в том числе и в сознании людей, когда стремление уцелеть, выжить вынуждает многих поступиться моральными принципами. Лишь немногие могут позволить себе такую роскошь, как выжженные звезды на груди. Тем более нельзя обвинять в коллаборационизме бессарабских немцев, которым перед самой войной пришлось к тому же своими поступками доказывать лояльность по отношению к приютившей их полузабытой родине...

Йоганн оказался на редкость гостеприимным человеком и тут же повел нас к себе в гости на тихую Акациенштрассе. По дороге мы узнали, что в сапожной мастерской он уже трудится полвека. Он — самый старый работающий в Германии. За такие «заслуги» власти с него даже налоги не берут, хотя и ограничивают его рабочий день четырьмя часами. От мастерской до дома — 20 минут хода умеренным шагом. На работу — в горку, домой — вниз с горы. Йоганн преодолевает этот путь исключительно «пехом», в любую погоду. Когда мы уезжали, шел моросящий нудный дождь. На подъеме мы обогнали щуплую фигурку в накидке с капюшоном, на манер той, что обычно носят пастухи. Это Йоганн топал на работу. На наше предложение подвезти ответил отказом. Люди в округе каждое утро в будни могут проверять по Йоганну часы: ровно в 10 он отпирает дверь своей мастерской. Если однажды дверь останется запертой — значит, мастер умер... А умирать он пока не собирается. Даже к врачам не обращается. Его самый младший брат Марк, оставшийся в Тарутино, давно уже отправился в мир иной не от сладкой жизни.

В двухэтажном особняке Йоганн живет вместе с семьей старшего сына Герхарда: жена-австриячка Вальтрауд, взрослые дочь и сын. Герхарду было три года, когда в 1940-м он вместе с родителями уехал из Бессарабии. По профессии он железнодорожник, много лет водил по германским просторам пассажирские поезда, освоил все виды тяги. В нише под лестницей у самого входа трафарет наподобие тех, что цепляют на пассажирские вагоны.

Надпись: «Станция отправления — Тарутино, станция прибытия — Швельм». Подарили коллеги-машинисты перед уходом на пенсию. В отличие от отца, Герхард почти не говорит по-русски. Но живо интересуется всеми событиями, что происходят сегодня на его далекой незабываемой родине. В отдельной папочке — многочисленные вырезки из солидных германских газет про хорошие и плохие новости в Украине. Про то, например, как в 1992 году Л. Кравчук, собираясь с визитом в Германию, пытался объегорить канцлера Г. Коля, пообещав публично переселить из Казахстана и Средней Азии сотни тысяч этнических немцев на «лучшие земли в Украине». Немцы, клюнувшие на это, познали цену президентским обещаниям. Все они сегодня твердят одно: «Лучше бы мы на месте сидели!» Не клюнул только канцлер Коль, на наивность которого рассчитывалось это пустое прожектерство. Он пообещал дать мешок дойчмарок лишь после того, как переселенцев обустроят в Украине. Но для этого денег не было. Вышло по пословице: «Болтать — не мешки таскать!»

Герхард демонстрирует мне подробный план Тарутино, точности и культуре оформления которого мог бы позавидовать солидный генштаб. Четко и аккуратно вычерчены все улицы, перед домами воссозданы фамилии бывших немецких владельцев, в цвете — объекты инфраструктуры, жизнеобеспечения и места общего пользования.

— Зачем это? — спрашиваю у Герхарда.

— Так, на всякий случай... для истории пригодится, — следует уклончивый ответ.

В Тирасполе живет его племянник. Он уже который год безуспешно доказывает немецким властям свою принадлежность к этническим немцам, чтобы выехать в Германию на ПМЖ. Но немецкие бюрократы непреклонны, хотя логика подсказывает немецкие корни соискателя на место за сытым германским столом: Йоганн Федеренко и родной дед племянника Василий — родные братья. Но не хватает какой-то бумажки. Пытаюсь доказать Герхарду преимущество их административной системы, неподкупной и бескорыстной, где отсутствует «телефонное право» и чиновникам не дано превращать законы в удобное дышло. Мой собеседник смеется над наивностью чужака. По его словам, немцы только «на вынос» кажутся такими правильными и порядочными, все нынешние наши пакости к нам от них перекочевали...

* В родном Тарутино за прошедшие 60 лет Герхард был лишь однажды, семь лет назад. Больше не тянет. Устал носить воду ведрами для умывания и гигиенических потребностей в аккерманском отеле. Да и не думал, что все так убого нынче в бессарабском крае.

— Сидим как-то с директором гостиницы, — рассказывает Герхард, — в Аккермане это было. Я ему про их «ненавязчивый сервис» пытаюсь толковать, а он все ноет, что денег нет. Откуда же они появятся? Вы хоть чуточку вложите, мы увидим, что вы что-то делаете, шевелитесь, — тогда и подсобим деньгами, материалами... Неисправимый народ. Одним днем живут. Приятель ездил недавно, рассказывал: как было, так все и осталось...

Хотя есть примеры и положительного свойства. Один «бессарабец» после посещения тарутинской средней школы, в которой когда-то учился его дед, прислал школе полный комплект новеньких окон. Теперь школа — как новая копеечка.

Бессарабские немцы, по признанию Герхарда, — самая активная и самая организованная диаспора среди немецких землячеств. В отличие от миллионов немцев, изгнанных либо перемещенных с территории бывших восточных окраин Третьего рейха, бессарабские немцы добровольно покинули свою родину и зла на ее нынешних обитателей в душе не таят. Расползлись теперь их потомки по белу свету, некоторых судьба занесла в далекую Австралию, но память о родине предков жива в их сердцах. Она их манит, влечет в степные просторы Бессарабии, на пустынный песчаный берег теплого моря, где родились, выросли, жили и трудились, а теперь покоятся в земле многие поколения их единоверцев.

В Меглингене под Штутгартом находится главная «контора» общества бессарабских немцев. Председатель — Эдвин Кельм. По телефону он показался мне не очень приветливым человеком. Не в восторге от него и сами «бессарабцы». Но это их внутреннее дело, как-нибудь без нас разберутся. Герхард показал мне циркулярное письмо, которое Кельм рассылает членам своего общества в конце каждого года, завлекая их в путешествие по Бессарабии в наступающем году. Для рекламы Кельм приписывает себе организацию подобных свободных экскурсий по Бессарабии уже на протяжении последних 32 лет. Хотя с учетом тотальной закрытости бывшей причерноморской полосы в советские времена в подобное верится с трудом.

За 1600 дойчмарок (за такие деньги можно семьей отдохнуть на Лазурном берегу или, на худой конец, в Анталии) бессарабским немцам и их потомкам предлагается недельная экскурсия на их бывшую родину. Сюда входит перелет до Одессы из одного из восьми аэропортов Германии, Австрии и Швейцарии, переезд автобусом до «гнезда» в Аккермане, где в день отъезда и в день приезда гостям предлагают торжественный ужин с выступлением местных артистов «фольклорного жанра». Разумеется, возвращение домой — тем же воздушным путем. Заезды только в летние месяцы — с мая по сентябрь. И то верно.
Кому хоть раз довелось побывать на Тарутинском полигоне, тому хорошо известны тамошние «достопримечательности». Вместо дорог — сплошные направления. Рулевым колесом в машине можно не пользоваться, никуда из глубокой колеи она не выпрыгнет. Аборигены в Бородино, Березино, Арцизе и других бывших поселениях немецких колонистов с первыми осенними дождями облачаются в резиновые сапоги и носят их, не снимая, до мая. Иначе в непролазной грязи утонешь. Танк и лошадь — единственные средства передвижения в осенне-зимний период в тех краях. Летом сзади машины знатная пыль следом на километр клубится.

Что же предлагают немцам в их родной Бессарабии?

Выезд к морю на Бугаз (за отдельную плату могут отвезти и в места покруче), дегустация вин в Шабо, поездки в села, где жили предки каждого, при желании можно даже заночевать в том доме, где жили некогда их отцы и деды, матери и бабушки. Немцы-экскурсанты потихоньку создают и собственную туристскую инфраструктуру. В степи под Саратой они построили церковь, в другой деревне создали музей крестьянского быта немецких колонистов в Бессарабии. Предлагаются также поездки в Килию, Измаил, в Вилково (в программе почему-то «Милкова», хотя за 32 года пора бы уж и выучить), обзорная экскурсия по Одессе с посещением оперного театра и даже поездка в бывшую столицу всея Бессарабии — Кишинев. Видно для того, чтобы молдаван лишний раз подразнить, какой кусок от Бессарабии у них в свое время оттяпали. Особенно умиляют предусмотренные программой встречи с «председателями колхозов, агрономами, учителями, административными чиновниками (?!!), газетными репортерами и пр.».

И все же, несмотря на пыль, серость и плачевное состояние родного края предков, самолеты, по свидетельству очевидцев, летят в Одессу полными. Тянется народ на свою незабываемую родину...

В этой связи приходит в голову довольно дерзкая мысль. За полвека пребывания советских войск на территории экс-ГДР миллионы наших людей побывали на немецкой земле. Служили, работали, любили, рожали детей, растили их... У многих из наших граждан в их свидетельствах о рождении в качестве места рождения значатся Потсдам, Росток, Лейпциг, Магдебург, Дрезден — города, где при наших консульствах им выписывали метрики. Почему бы им не объединиться в общество «немецких бессарабцев», не избрать своего «Кельма», не освежить в памяти немецкие законы, регламентирующие права этих лиц по посещению Германии без обязательных приглашений? Почему бы им не съездить в деревушку или в городок, где некогда стоял гарнизон отца, постоять у школы, куда их возили на автобусе и в которых теперь немецкие сорванцы повыбивали окна и расписали стены фривольными надписями: «Russen, ihr seid blode!» («Русские, вы дебилы!») или смелыми: «I fuck you!»? Осмелели с уходом танков и ракет...

Почему бы им также не переночевать на мансарде под крышей, где когда-то в страшной тесноте ютились потомки победителей, чтобы не стеснять побежденных, в то время как минимум для холостых темнокожих американских солдат в Германии составлял 80 кв. м жилой площади в новых домах? Почему бы не побывать им на кладбище наших павших солдат, могилами которых так густо усеяна немецкая земля — ведь только при взятии Берлина мы умудрились положить вдвое больше своих людей, чем потеряли американцы за все годы второй мировой войны в Европе, в Африке и на Азиатском континенте?

Почему бы не пригнать им домой подержанную машинку, не приобщиться к их цивилизации в другом? Иначе получается «айнбанштрассе», как говорят немцы, — или дорога с односторонним движением.
--------------------------------------------------------
(по материалам журналиста Анатолия ПЛАТИЦЫНА, ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА "СЛОВО" N 3(270) за 28 Апреля, 2000 г.)